Почитала сочинения АБ об учебе в институте, о нашей группе, о многих интересных, важных и знаменательных событиях, сопровождавших нашу учебу, и подумала, а ведь любому из нас есть о чем поведать и, как мне кажется, это будет очень интересное чтение (при условии, что автор, как и АБ, сможет привнести личную изюминку в свое повествование, постарается изложить свою версию общеизвестных событий и сможет вдохнуть в повествование свою собственную душу, сумев при этом продемонстрировать и сохранить душу и характер всех основных действующих лиц).
Дело в том, что мы достигли такого возраста, когда воспоминания о днях молодости становятся все более и более приятными: ведь мы были молоды, здоровы, полны энергии и надежд, а что может сравниться с этим периодом времени? Да, пожалуй, ничего более интересного и насыщенного в жизни ни у кого не будет. Ведь именно поэтому нас очень часто мучает ностальгия по прошлому, и мы вольно или невольно мысленно постоянно возвращаемся к этому периоду нашей жизни.
Итак, я начинаю с самого начала. Летом 1968 года я приехала в Москву из солнечной Молдавии поступать в институт. Поскольку школу я закончила с золотой медалью, то была полна уверенности в собственных силах и считала, что мне покорится любой ВУЗ, стоит только захотеть, попытать счастья, приложить усилия и предо мной моментально откроются все двери.
После длительных раздумий, я остановила свой выбор на физическом факультете МГУ. Может быть мой выбор был результатом часто звучавших в то время споров о физике и лирике. Я этот спор для себя лично решила и сделала выбор в пользу физики и в прямом и в переносном смысле слова. Для поступления на физический факультет, необходимо было сдать пять вступительных экзаменов: математика письменно и устно, физика письменно и устно, и, разумеется, сочинение. Причем профилирующими считались первые четыре экзамена.
После сдачи вступительных экзаменов оказалось, что для поступления мне не хватает баллов, а поскольку в МГУ экзамены начинались (и заканчивались) на месяц раньше, чем в других ВУЗах, у меня был шанс попытать счастья в другом институте, мягко говоря, попроще. Осталось определиться в какой же именно институт попроще подать документы? И тут как всегда вмешался его величество случай.
Во время сдачи экзаменов на ФИЗФАК я познакомилась с Наташей Хейфец, которая закончила в Москве физматшколу, а она, в свою очередь познакомила меня со своим одноклассником - Сергеем Алексеевым. Он тоже сдавал вступительные экзамены на ФИЗФАК и, по ее словам сдавал не очень успешно. Свое мнение о нем она выразила так: думает о себе, что очень умный, но на самом деле все совсем наоборот.
Там же в МГУ находились представители приемных комиссий нескольких других московских ВУЗов: МВТУ им. Баумана, МИС и С – они предлагали тем, кто не прошел по конкурсу в МГУ подавать документы в их ВУЗы на аналогичные специальности. Я и воспользовалась таким предложением. Убедившись в том, что на физфак мне не попасть, я забрала документы и отправилась с ними в МИС и С. Согласно правилам приема в институт стали, некоторые оценки вступительных экзаменов в МГУ (по желанию абитуриента), можно было засчитать, как приемные в МИС и С. Я решила воспользоваться такой возможностью и засчитала: пятерку по устной математике и четверку по сочинению.
Почему мой выбор остановился именно на МИС и Се? Просто потому, что он находился в пяти минутах ходьбы от дома, в котором я снимала квартиру, а также потому, что в названии одного из факультетов громко звучала столь милая моему сердцу физика.
А что еще можно ожидать от человека, не имеющего представления о жизни вообще и в частности о том, чего же он хочет в этой жизни добиться. Я не говорю уже о том, что еще ведь нужно знать, как добиваться того к чему стремишься. К сожалению, в школе этому не обучают, а учит только жизнь. Причем учит очень жестоко: учиться приходится исключительно на собственных ошибках.
Одним словом, забрав документы в МГУ, я прихожу в МИС и С и в приемной комиссии вижу Наташу, которая, не пройдя по конкурсу на ФИЗФАК, решила попытать счастья в институте стали и сплавов. Я взяла в приемной комиссии бланки и села с ней рядом, чтобы их заполнить. Наташа выбрала тот же факультет, что и я – физико-химический.
Да это и не удивительно, ведь именно не этом факультете были близкие к физфаку МГУ специальности, а меня еще привлекло то, что это был единственный факультет, продолжительность обучения на котором составила 5,5 лет. Почему-то мне казалось, что в институте надо обязательно учиться долго, что за 4-5 лет настоящего образования не получишь, а 5,5 – это то, что нужно.
Прочитав внимательно предложенный мне перечень специальностей, я выбрала специальность с мудреным названием «физико-химические исследования металлургических процессов» и села заполнять заявление, анкету и прочие бумаги. А в заявлении нужно было заполнять не название специальности, а ее код по какому-то всесоюзному межвузовскому классификатору. Я код естественно не запомнила, уточнять его в приемной комиссии не стала, а просто списала у Наташи. Я почему-то была абсолютно уверена, что она тоже, как и я, выбрала мои «физико-химические исследования металлургических процессов».
Когда же я отнесла документы в приемную комиссию ФИЗХИМА, меня поздравили с правильным выбором, сказав, что выбранная мной «Физика металлов» самая престижная, самая интересная и вообще самая, самая … специальность.
Я очень удивилась, сгоряча хотела даже переписать заявление, но потом подумала, что Наташа Хейфец в силу своей национальной принадлежности плохой специальности не выберет, а «Физика металлов» ничуть не хуже столь пришедшихся мне по душе «физико-химических исследований металлургических процессов», потому что в названии специальности слово физика встречается тоже.
После этого мне осталось только сдать три вступительных экзамена. Математику письменную я сдала на «4», физику – на «5», а не профильную химию всего на «3». Да я собственно не очень к той химии и готовилась, ведь по профильным дисциплинам у меня был проходной балл. По этому поводу надо мной даже поиздевалась экзаменатор на экзамене по химии, сказав, что проходной балл в кармане, а на химию наплевать?
Физику я сдавалала классно: на вопросы билета я ответила очень бодро и мне задали дополнительный вопрос, видела ли я когда-нибудь вблизи вертолет. Я ответила гордо: «Конечно, видела». - Тогда скажите, милая девушка, а зачем вертолету на хвосте маленький пропеллер?- спросил меня сразу же экзаменатор.
Я задумалась на минуту. Пропеллера ведь я не видела, точнее никогда не обращала на него внимания, но очевидно он как-то связан с Законом Ньютона (одним из моих вопросов в экзаменационном билете). Поэтому я уверенно сказала: чтобы уравновесить вращение корпуса вертолета. Ведь винт вертолета вращается, значит, согласно закону Ньютона корпус вертолета должен вращаться в противоположную сторону. Чтобы уравновесить это вращение и придумали на хвосте пропеллер. Мой ответ пришелся по душе экзаменатору, и он поставил мне пятерку.
На экзамене по физике судьба опять свела меня с Наташей Хейфец и она сообщила мне, что Серега Алексеев тоже поступает в МИС и С и экзамены сдал хорошо. После сдачи экзаменов я набрала проходной балл, и мне осталось только ждать зачисления. Но в ежедневно обновляемых списках моей фамилии почему-то не оказалось.
Я начинаю выяснять почему, и оказывается, что просто не могут найти в МГУ мои документы для подтверждения засчитанных мне оценок, поэтому за документами придется ехать и искать их в архиве ФИЗФАКА. Ну что ж, ехать, так ехать.
Со мной вместе поехал еще один парень – Сергей Киселев. Дали нам с собой список фамилий и № личных дел абитуриентов, документы которых необходимо было отыскать в архиве. Мы перерыли на физфаке весь архив с документами абитуриентов, нашли документы мои, Сереги Киселева, Сереги Лавриновича, еще трех человек и привезли все это в институт.
На следующий же день состоялось зачисление. Все прошедшие по конкурсу собрались возле деканата и нас по очереди вызывали на собеседование. До начала собеседования мне сообщили в толпе бывших абитуриентов (теперь почти студентов), ожидавших зачисления, что самая классная группа это МФ-1, и надо проситься только туда.
Я немного удивилась такой осведомленности, но поскольку всегда очень быстро воспринимала информацию, в деканате сразу же попросилась в эту группу. Учитывая мой высокий проходной балл, мою просьбу учли и в эту группу зачислили. Там же на собеседовании я впервые познакомилась с Олей Коковихиной (впоследствии Коковишкой), которая тоже попала в нашу группу, там же был и Серега Лавринович, тоже оказавшийся потом нашим одногруппником.
Итак, зачисление завершилось, и нам сообщили, что мы должны прибыть в Москву 31-го августа для получения студенческих билетов, а в оставшееся время все иногородние студенты должны решить вопросы выписки с ПМЖ..У меня оставалось очень мало времени для перелета в Кишинев и оформления там выписки с ПМЖ для последующей прописки в Москве. А тут как назло в Чехословакии произошло непонятно что.
В Москву срочно вызвали Дубчека (он был первым секретарем компартии Чехословакии), Ленинский проспект, как всегда делали в таких случаях, перекрыли, и я еле успела в аэропорт на самолет. Конечно, мне было далеко не до политики, и я особенно не вникала в то, что же на самом деле произошло в Праге, и из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Кое-какая информация до нас, конечно, доходила, но об этом мы в то время как – то особенно не задумывались по той простой причине, что нас эти события не касались и потому мало волновали.
Приехав в Кишинев, я узнала, что мужа моей сестры срочно призвали в армию на сборы на три месяца. Он служил в Кишиневе и даже иногда заскакивал домой ненадолго. И только впоследствии, анализируя прошлое на базе полученной значительно позже информации, я пришла к выводу, что этот внезапный призыв на сборы был связан с событиями в Чехословакии и политической ситуацией, сложившейся к концу 60-х годов во многих наших «братских» странах социалистического лагеря.
30-го августа я, с большим трудом достав билет на самолет, прибыла в Москву и 31-го была уже на вручении документов первокурсникам. Нам вручили студенческие билеты и зачетки, а когда церемония завершилась, вдруг встает одна девочка и говорит: «А почему мне не вручили документы?»
Так я познакомилась с Татьяной Скаковой. Оказывается, в этот день она похоронила маму, и все в институте думали, что по этой причине она не придет на вручение документов. Однако она пришла, а документы ей не вручили. Ну, эту проблему быстро решили, ей выдали документы и всех нас пригласили на занятия 2-го сентября, так как в этом учебном году первое сентября попало на воскресенье.
В нашей группе я обнаружила нескольких уже знакомых мне: Наташу Хейфец, Серегу Алексеева, Серегу Лавриновича, Ольгу Коковихину и Татьяну Скакову. Ну и кроме них и меня еще 19 незнакомых мне пока человек. Мы все очень быстро перезнакомились, но самое интересное началось, когда с нами начали знакомиться преподаватели. Они зачитывали список, а по списку шли: сначала Ира Аврамова, потом звучала фамилия Алексеев, и, вставали сразу двое.
Оказывается, у нас в группе было два Алексеевых: Сергей Всеволодович и Александр Борисович. Сначала одновременное вставание у них получалось непроизвольно, но потом этот фокус им так понравился, что они проделывали его регулярно со всеми новыми преподавателями на протяжении всего периода обучения в институте.
После первых знакомств друг с другом, очень быстро образовались подгруппы по интересам. Я оказалась в одной тройке с Леной Тетериной (Тетерей) и ее одноклассницей и тезкой Леной Рысаковой (Рэксой). Потом к нашей тройке присоединилась Ольга Гусева (Гусь). Так и ходили мы дружной четверкой на семинары, лекции, лабораторки и, само собой разумеется, в столовую.
Как выяснилось, в наш институт набирали студентов не только в Москве, но и в крупных металлургических центрах СССР, таких как Череповец, Свердловск, Донецк, Орск, Златоуст и других. Пять – шесть человек в нашей группе были приняты по такому оргнабору, правда, из них домой работать впоследствии так никто и не вернулся, да и институт не все из них закончили. Но это уже детали.
Занятия у нас длились в основном по три пары в день. Каждая пара длилась два академических часа продолжительностью 40 минут каждый, (а не традиционные 45), т.к. один из институтских корпусов (№4 на Крымском Валу) был закрыт на капитальный ремонт и, таким образом, институтское руководство решало проблему нехватки аудиторий. Занятия чаще всего начинались в 8.00, а заканчивались в 12.45. Между уроками в паре перерыв длился 5 минут, а между парами – 15 минут. В некоторые дни занятия могли начинаться со второй пары, а заканчиваться соответственно позже.
Кроме нехватки аудиторий, не менее остро стояла проблема нехватки мест в общежитии, так как в институтском общежитии с громким названием «Дом Коммуны» тоже проводился капитальный ремонт, и общежитие почти никому не давали, а предоставляли места в частном секторе в пригороде Москвы, если мне не изменяет память, деревня где они жили называлась Салтыковка.
Там жили большинство из наших иногородних ребят, за исключением принятых по оргнабору. Им общежитие предоставляли в обязательном порядке. А мне предстояло самостоятельно решить проблему поиска квартиры на период обучения с временной пропиской в этой квартире по справке, выданной в институте, так как меня в институт приняли без предоставления общежития.
Стипендии у нас тоже получили далеко не все. В первую очередь стипендии получали малообеспеченные студенты (те, у кого на одного человека в семье был маленький доход, правда каковы были критерии малообеспеченности, для меня осталось неясным). Для этого необходимо было предоставить в деканат информацию о составе и доходах семьи.
Таких в нашей группе набралось человек шесть-семь. Кроме малообеспеченных студентов, стипендии получили также студенты из оргнабора в металлургических центрах. После первой сессии к получателям стипендии добавились отличники. Простая, рядовая стипендия была 35 рублей, а повышенная для отличников 43 рубля 75 копеек. Сдавшие хоть один экзамен на двойку, стипендию, естественно, не получали. Для всей группу стипендию получал один человек – Витя Шевков, выстояв для этого очередь в институтскую кассу, а потом по ведомости раздавал всем кому положено.
В первую же неделю после начала занятий в институтской библиотеке нам выдали комплект учебников, необходимых для первого семестра. Комплект был почти полный, за исключением пособия по английскому языку и сборников лабораторных работ – их нам давали непосредственно во время лабораторных работ, мы конспектировали то, что необходимо и возвращали.
Правила пользования книгами были очень строгими – за каждую невозвращенную книгу платили штраф в пятикратном размере или возвращали аналогичную, согласно утвержденному списку (но в том списке были такие раритеты, которые найти в продаже было практически невозможно ни за какие деньги, поэтому при потере учебника чаще всего платили штраф).
Некоторыми учебниками и пособиями можно было пользоваться в читальном зале, расположенном на последнем этаже лабораторного корпуса. Для получения книги в читальном зале необходимо было оставить под залог студенческий билет или зачетную книжку. В этом читальном зале мы проводили очень много времени, готовясь к английскому языку, лабораторным работам и конспектируя первоисточники марксизма-ленинизма.
Занятия по физкультуре проходили у нас в общежитии, называемом «Дом Коммуны» (ДК). Общежитие было построено в начале 30-х годов и в год нашего поступления там затеяли грандиозную реконструкцию с перепланировкой комнат, поэтому в институт с предоставлением общежития почти никого не принимали. Спортзал там был огромный и занятия по физкультуре проходили сразу у всего потока – все 150 человек, разбившись на подгруппы, занимались одновременно. Кстати в этом спортзале в период вступительных экзаменов размещали абитуриентов мужского пола.
Те, кто занимался в институтских спортивных секциях, от занятий по физкультуре освобождался. Многие получали освобождение от физкультуры и по состоянию здоровья, поэтому, естественно, в спортзале никогда не собиралось 150 человек сразу. Бегать кроссы и сдавать различные нормативы ГТО мы ходили в Парк Культуры им. Горького, расположенный в 10 минутах ходьбы от ДК. Там же, в Нескучном Саду, мы зимой ходили на лыжах, которые нам выдавали на кафедре физкультуры на время занятий.
Периодически возникающие у нас бытовые проблемы приходилось решать параллельно с учебой, а на выходные дни нам предоставили счастливую возможность сначала помочь строительству тепличного комбината в районе Внуково, а потом интенсивно использовали нас, как рабочую силу при реконструкции корпуса №4, в котором как раз в год нашего поступления начали делать капитальный ремонт.
Впоследствии, к этим трудовым обязанностям добавились другие: летняя отработка в многочисленных институтских подразделениях; летняя практика и осенние сельхозработы с отрывом от учебы. Короче на всем протяжении учебы в институте о нашей трудовой деятельности заботились, и именно благодаря этой заботе мы стали классными специалистами в области строительства, сельского хозяйства и, само собой разумеется, в промежутке между многочисленными отвлечениями от учебы, металлургических процессов. Все это обогащало наш жизненный опыт, но при этом постоянно сокращало летние каникулы до одного месяца, вместо двух, которые имели студенты других вузов.
При первом привлечении к строительным работам в будние дни, нас снимали всем потоком с занятий, а потом институтское руководство пришло к выводу, что это невыгодно: ведь после строительных работ необходимо всему курсу наверстывать упущенное – читать лекции, проводить семинары и лабораторные работы. Поэтому в дальнейшем нас стали снимать с занятий по очереди: одну неделю одна группа, следующую неделю другая. При этом всем остальным лекции читались, а лабораторные работы вообще не отменялись даже снятым с занятий группам.
Так руководящий состав ВУЗа убивал сразу несколько зайцев: корпус ремонтировался, студенты учились, трудовой опыт накапливался. Ну что ж, администрации в изобретательности не откажешь. Но что же делать бедным студентам, отвлеченным на стройку? Ведь лекции продолжают читаться, экзамены предстоит сдавать, а на трудовые достижения на стройке никто внимания не обратит во время сессии?
Но мы оказались достаточно находчивыми, изобретательными и изворотливыми, поэтому, оставшиеся учиться, писали лекции под копирку для тех, кто трудился на благо института. В дальнейшем это настолько вошло у нас в привычку, что лекции стали писать под копирку для тех, кто отсутствовал на них даже и по менее уважительной причине.
В моей дальнейшей жизни мне часто приходилось выкручиваться из всяких разных ситуаций. Чего только не я не придумывала, чтобы решить ту или иную, поставленную жизнью проблему. Какую только находчивость, изобретательность и смекалку не пришлось применять, а, оказывается, основа всему была заложена, как ни странно, нашим орденоносным МИС и С.
А может быть так и должно быть, ведь мы не только изучали там разные дисциплины, но и набирались жизненного опыта. Поэтому я могу смело сказать, что МИС и С стал лично для меня настоящей школой жизни, такой школой, которая в дальнейшем всегда помогала мне добиваться поставленной цели.
В первом семестре мы изучали массу очень интересных предметов: физику, высшую математику, общую химию (сначала неорганическую), иностранные языки, историю КПСС, начертательную геометрию (инженерную графику), черчение и много всяких других дисциплин, название которых даже не упомнишь. Все эти дисциплины были общеобразовательные, а специальные дисциплины нам начали читать, начиная с третьего курса.
По физике и химии у нас были лабораторные работы, а по математике, истории, инязу, начерталке и черчению – семинары. Кроме того, по начерталке, математике, физике, истории и химии нам читали лекции. Во втором семестре вместо начерталки появилась теоретическая механика.
К разнообразию преподаваемых нам предметов добавилось такое же разнообразие преподавателей, некоторые из которых оставили незабываемое впечатление. Например, лекции по математике нам читал Иван Евгеньевич Базилевич. У него было удивительное чувство аудитории, благодаря которому он разнообразил свои сложные лекции многими историями и воспоминаниями, снимая возникающее в аудитории напряжение.
Рассматривая признаки монотонности функции он, например, приводил теорему о двух милиционерах, согласно которой два милиционера, сопровождающие задержанного, обязательно доставят его в отделение, и задержанному от них никуда не деться.
Полной противоположностью ему была Нина Семеновна Очан, проводившая у нас семинары по математике, кстати, по национальности она была караимка (во времена Древней Руси их называли хазарами, впоследствии хазары стали называться караимами и начали исповедовать иудаизм).
Она была очень требовательна к нам и просто нагнетала напряженность в аудитории, поэтому основная часть группы ее панически боялась. Но именно благодаря таким разным подходам достигался конечный результат: математику мы знали, да мы просто вынуждены были знать математику, ведь без солидной математической подготовки мы бы не смогли разобраться в лекциях по специальным дисциплинам.
Теоретическую механику нам читал очень занудливый старый холостяк, читал до невозможности скучно, и память не сохранила ничего кроме скуки, даже имени.
Очень своеобразный преподаватель читал нам лекции по электротехнике. Если верить его словам, он начинал свою деятельность в качестве разведчика (шпиона), в совершенстве знал английский язык и, считая своим долгом поделиться с нами своим жизненным опытом, советовал изучать иностранные языки и читать иностранную литературу не в переводе, а в оригинале. Нам его советы казались прописными истинами и следовать им особенного желания не было, но точно также впоследствии наши дети относились к нашим советам.
Очень много времени отнимало у нас черчение. Чертить приходилось много, правда при этом нас не заставляли чертить тушью, что уже было очень хорошо. Чертили мы и сборочные чертежи, и деталировки. Поскольку в школе почти у всех черчение хромало, многие после занятий оставались в институте и чертили в чертежных аудиториях, там же иногда можно было проконсультироваться с дежурным преподавателем, если что-то было неясно.
Как-то дежурная преподавательница, взглянув на мой чертеж, сказала в шутку: «За такой чертеж можно сесть в тюрьму лет на пять на шесть.», а увидев мой недоуменный взгляд пояснила: «Вы не соблюдаете ГОСТы, а несоблюдение стандартов преследуется по закону».
Поэтому первые два года в институте у меня ассоциируются с бесконечным черчением, с постоянной беготней с тубусами, готовальнями и карандашами. Но если мы только начинали попискивать, жалуясь на свою тяжелую жизнь, умудренные жизнью старшекурсники успокаивали нас словами, что нечего бога гневить, что в МВТУ им. Баумана черчения в пять – шесть раз больше, а у нас по сравнению с ними вообще просто райская жизнь.
Кроме всего прочего на нас в институте ставили множество разнообразных экспериментов: продлили продолжительность физкультуры и иностранного языка с двух лет до четырех; внедрили школьную систему с оценками за лабораторные и контрольные работы, а также по результатам работы на семинарах.
По результатам этих оценок выставляли полусеместровые оценки. Эти полусеместровые оценки влияли на экзаменационную оценку: если полусеместровые были двойки, то на экзамене, хоть умри, не то, что пятерки не получишь, а выше тройки просто не прыгнешь. В свою очередь, наличие полусеместровых пятерок не могло уберечь от двойки на экзамене.
Кстати, большая часть отсеявшихся после первой сессии пострадали из-за полусеместровых оценок – не были допущены к зачетам, а, следовательно и к экзаменам. Зато, как только потом на третьем курсе отменили полусеместровые оценки, успеваемость у всей группы резко улучшилась.
Одно из первых серьезных испытаний мне пришлось пережить в первую же сессию: после второго экзамена мы все пошли в столовую обедать и там у меня украли портфель, в котором была зачетная книжка, студенческий билет, учебник по начертательной геометрии (по ней же и был экзамен, сданный мною в этот день вполне благополучно).
Так что кроме экзаменов, в первую сессию мне пришлось заняться восстановлением моих документов, проявив при этом способность добиваться поставленной цели максимально быстро, так как только по студенческому билету можно было приобрести билет для поездки домой на зимние каникулы с 50% скидкой, а без зачетки невозможно было сдавать следующие экзамены.
Хочу отметить, что находчивость и изобретательность проявляли не только студенты, но и преподавательский состав. Правда, направлены эти изобретательности были в разные стороны: одни изо всех сил стремились научить, а другие стремились уклониться от этого, или на худой конец, научиться, но с минимальными потерями для себя и для личного времени.
Словом жизнь у нас была очень насыщенная. Ведь нам ее насыщали преподаватели, родители и мы сами. Насыщали, как могли и чем могли. Конечно, нашим близким не всегда нравилось то, как мы разнообразили и насыщали свою жизнь, но о вкусах мы в то время старались не спорить, а сейчас это вообще бессмысленно.
В лабораторном корпусе нашего института кроме разных лабораторий располагалась огромная столовая, в которой мы дружно обедали после окончания занятий. Обедали не только иногородние студенты, но и москвичи.
Особенной любовью к общепиту отличалась в нашей группе Тетеря (Лена Тетерина). Про нее даже поговорку сложили: «За что я люблю Тетерю, за то, что она никогда в столовой пообедать не откажется». Иногда у нее получалось делать это несколько раз в день по очереди с разными людьми, но при этом она умудряясь сохранять достаточно стройную фигуру.
Цены в столовой поражали своей дешевизной и стабильностью на протяжении всех лет обучения они практически не менялись: винегрет – 5 копеек, первые блюда половина порции 10 – 12 копеек, блинчики с мясом 32 копейки, блинчики с творогом 24 копейки, салат мясной (столичный, называемый сейчас оливье) – 14 копеек, компот, чай – 4 или 5 копеек.
Хлеб, горчица уксус – на столе бесплатно и в неограниченных количествах. Девочки выбирали себе блюда достаточно скромно, а ребята набирали полные подносы, причем вместе с первым блюдом поглощали неограниченное количество хлеба с горчицей.
Словом, вполне приличный обед с мясным вторым блюдом стоил 50-60 копеек. Это было по карману любому студенту. Поэтому столовая пользовалась нашим вполне заслуженным вниманием, и после окончания первых трех пар там выстраивались огромные очереди, но мы мужественно выстаивали в этих очередях, лишь изредка позволяя себе пристроиться без очереди к кому-нибудь знакомому.
Кроме столовой не обходили мы своим вниманием и кафе «Шоколадница», расположенное вблизи метро «Октябрьская». Но там цены и ассортимент были несколько иными: бульон с пирожком, блинчики с шоколадным соусом, пирожное на закуску и кофе с мороженным. Все это стоило в пределах рубля или рубля с полтиной.
Что было намного дороже студенческой столовой, но зато существенно разнообразило наше меню, а более высокие цены нас смущали мало. Поэтому, в основном, мы себе практически ни в чем не отказывали. И, как ни странно, могли позволить себе и кафе, и ресторан, и театры, а про кино и говорить не приходится. Билет в кинотеатр на дневной сеанс стоил 25 копеек, а самый дорогой билет в театр – 2 рубля. Дороже билетов в театр были только билеты на эстрадные концерты: до трех рублей.
Сейчас, даже трудно представить себе, что возможны были такие цены. А ведь это факт. Билет на трамвай, троллейбус, автобус и метро стоил 5 копеек, а единый проездной на все виды транспорта на один месяц всего 6 рублей. Заплатил их, и катайся себе целый месяц, ни о чем не думая.
Даже анекдот такой ходил по Москве, что если купить единый проездной билет и ездить весь месяц, пересаживаясь с транспорта на транспорт, то можно сэкономить столько денег, что на них можно будет купить «Волгу».
Активно посещали мы не только театры и кинотеатры, но и различные музеи и выставки. Билет в «Третьяковку» или музей им. Пушкина стоил в то время 30 коп. для всех и 10 коп. для школьников, пенсионеров и студентов. Поэтому там всегда были очереди в кассу, а если в музее экспонировалась какая-нибудь редкая выставка, то, чтобы войти в музей, очереди стояли на улице.
После первых знакомств и нескольких дней общения выяснилось, что группа у нас действительно элитная, к тому же подобралась по составу очень разномастная и не менее интересная. В нашей группе учились четыре дочери наших вузовских профессоров – Скакова Татьяна (ее отец был зав. кафедрой рентгенографии металлов), Горелик Ольга (ее отец был зав. кафедрой рентгенографии полупроводников), Лена Тетерина (ее отец был профессором и читал в нашем институте лекции), Ирина Аврамова – ее отец тоже был профессором и впоследствии был назначен деканом нашего факультета.
У Ольги Коковихиной отец был адмиралом и преподавал в академии Генштаба. У Саши Алексеева отец был корреспондентом в газете «Московский комсомолец» и еще работал в других каких-то периодических изданиях. У Александра Изотова отец был военным летчиком, так же как и у Валеры Петровского. Словом родители были людьми очень интересными, дети, как оказалось впоследствии, были не менее интересными.
Не было в нашей группе только детей потомственных металлургов (дети наших преподавателей не в счет), хотя явная преемственность поколений просматривалась и не только в нашей группе. Например, в группе МФ-68-3 учился Леня Бернштейн, его отец был профессором и тоже преподавал в нашем институте.
Марк Львович Бернштейн читал нам лекции по металловедению и термообработке, читал их два семестра подряд. Курс его был очень насыщен информацией, а читал он лекции настолько быстро, что конспектировать за ним было практически невозможно.
В нашей же группе училась Марцинковская Татьяна, мама которой тоже закончила наш институт. Двумя годами старше училась в такой же группе, как наша, дочка зав. кафедрой металлографии Лифшица Бориса Григорьевича, который читал нам лекции по металлографии. Короче, в отличие от меня, многие дети пошли по стопам отцов. Это, мне кажется, было характерно для того времени.
Если кто-то впереди тебя протаптывает тропу, идти по бездорожью значительно легче, чем самому ту тропу протаптывать. Так и с детьми, идущими по следам своих родителей. Физически идти легче, правда, моральная ответственность выше, потому что хочешь, не хочешь, а подвергаешься постоянному сравнению. И очень неприятно, если ты не оправдываешь возложенные на тебя надежды, и сравнение оказывается далеко не в твою пользу.
Но все это выяснилось впоследствии, а поначалу нам показалось, что состав нашей группы (особенно мужская половина) слишком обыденный, безликий, можно даже сказать серый. И только после более тесного знакомства, после строек, колхозов, походов и практик мы убедились, что все далеко не так, как нам первоначально показалось, и наша группа действительно заслуживает своего названия МФ-68-1 – мы действительно по многим позициям оказались первыми по сравнению с остальными группами нашего потока, которых насчитывалось всего шесть.
Первые два курса основные общеобразовательные лекции мы слушали все вместе – все 150 человек, и только потом, после появления спецкурсов, произошло разделение по специальностям, хотя лекции по общеобразовательным предметам продолжали нам читать всем вместе.
Словом по названию и по факту мы оказались первыми, элитными и самыми, самыми. И дело не в наших завышенных самооценках. Так казалось не только нам. Дело в том, что так мы выглядели со стороны, и большинство студентов других групп нашего потока ФИЗХИМА завидовало нам белой завистью, но к своему большому сожалению, как ни старались, не смогли составить нам достойную конкуренцию. Да и мы сами это видели, в первую очередь в колхозах, что конкуренции по самобытности, сплоченности и интересам не выдерживает ни одна из многочисленных групп ФИЗХИМА.
На лекциях мы не теряли времени даром: интенсивно обменивались информацией, книгами, едой и даже иногда читали самиздатовскую литературу, перепечатанную на машинке. Причем читали очень интересно: одну книгу сразу читало человек 10-15, передавая друг другу по-очереди, отдельные машинописные листочки. И получалось, что если первый уже ряд заканчивал чтение, то на последних рядах чтение было в самом разгаре.
Однажды Татьяна Скакова даже умудрилась принести в институт хомячка в баночке. Не знаю, для чего она это сделала, но все мы по очереди бегали глазеть в эту баночку и любоваться мягким, пушистым зверьком, а он, в свою очередь, взирал на нас маленькими черненькими испуганными глазками.
Все это, вместе взятое: учеба, практика, колхозы, стройки, субботники и общественная работа, постепенно из разрозненных, разношерстных ребят лепило группу. И даже не просто группу, а настоящий спаянный, спетый и слитый воедино дружный коллектив, который по сути своей превратился со временем в единый организм. В него спаялись, конечно, не все. Кто-то, как исключение, всегда стоит в стороне. Это естественно, но в целом, благодаря сложившемуся костяку, коллектив у нас получился просто замечательный.
